«Мне бы шашку и коня - да на линию огня»
Петр Глебов не случайно был так органичен в роли казака Григория Мелехова (на фото кадр из «Тихого Дона»). Один из предков актера - герой войны 1812 года казачий атаман Василий Орлов. Кадр из фильма
У Глебова было по-настоящему опасное лицо. Взгляд, который в плохой литературе зовут колючим. Густые брови. Тяжелые скулы. Это под старость, когда года клонят к умеренности, его полюбили снимать в ролях номенклатуры: маяков производства, командиров партизанских отрядов, насмешливых генералов, приглашающих на предметный разговор. А в зрелости он был образцовым шолоховским антигероем - шальным сорвиголовой с примесью турецких кровей и легко читаемой наклонностью к плети и пулемету.
Роли есаула Половцева и сотника Мелехова, что называется, вошли в золотой фонд - при крайней неоднозначности одного и сугубой отрицательности другого. Казаки, считая себя отдельной национальностью, для всего мира репрезентировали русский народ, выделяясь удалью, экзотической верой и разбойничьим нравом. Даже и странно: режиссер Герасимов до такой степени отдал себя тяжеловесной государственности - всем этим «Журналистам», «Учителям», «Молодой гвардии», «Юности Петра», - столь монументально жил, нигде не появляясь без лауреатского значка или геройской звезды, - что совершенно перестал ассоциироваться с собственным кинематографом страстей: «Маскарадом», «Красным и черным», даже с «Тихим Доном», самой успешной из его картин и единственным партийным эпосом, когда-либо возглавлявшим топ-лист советского проката (с 1957 по 1962 год).
«Тихий Дон» - из тех фильмов, что на сто процентов определяемы личностью главного героя. Найден Григорий - все прочие огрехи простятся. Просели с центральным персонажем - ничто не спасет. Герасимов долгим поиском нарыл неизвестного артиста, к 42 годам сыгравшего четыре безымянных эпизода, - в точку. Седлая коня, Гришка выглядывал бешено из-за плеча, красовался пред родней свежим георгиевским кавалером, махал наискось плетью и шашкой, и народ с подвыбитым за полвека мужским населением любовался: хорош! Мужиков стало мало, горячих и буйных боготворили, харизматики разбаловались. Бабоньки робели и окружали вниманием, начальство благоволило, нигилисты прятались. Казак восьмой сотни 3-й Забубенной дивизии Войска Донского гнул жизнь в бараний рог и получал от нее в ответ на орехи.
Но пока два года играл да три по фестивалям ездил и почести собирал - а уж ему и 50. Для ухарей стар, для начальства молод. Стал Глебов играть волчищ-серых хвостищ, псов-атаманов да вождей контрреволюционного подполья. Половцева. Ротмистра Караева в «Сердце Бонивура». Лидера заговорщиков Глазьева в «О друзьях-товарищах». Идеолога антоновщины Сторожева в «Одиночестве». Была у глебовских злодеев общая черта - неистребимость. Половцев, уложив Давыдова с Нагульновым, уносился в степь бунтовать Дон. Погубитель Бонивура Караев удостаивался лишь морального проклятия. Вожак крестьянской смуты Сторожев приходил было сдаваться из чащоб, но, прознав о новом мятеже, бежал в чисто поле на черные дела. Да и сам титульный его герой Григорий возвращался домой некованным на пролетарский правеж и шел погулять с сыном, как вечный и неувядающий репейник.
Глебовская харизма делала зло монументальным и вечным - выводя за границы научного материализма. Да и показной демократизм многочисленных глебовских генералов никого не обманывал. Всем было видно: такой возьмется палец кусать - отмахнет по самую подмышку.